В прошлом немецкий, а сегодня израильский журналист и писатель Хаим (Ханс) Нолль поделился своими (отчасти мистическими) размышлениями о современной Германии.
***
Наверное, было бы неправильно, обвинять её во всём. А с учётом приступов её болезни я вообще подумывал о том, что лучше уж вовсе промолчать. Из чувства сострадания. Ведь как белый мужчина старой закалки я воспитан в традициях, не допускающих агрессии по отношению к женщине.
Наши пути пересекались дважды. В совершенно разных местах. Впервые это случилось весной 2006 года в берлинском офисе федерального канцлера, где я оказался в составе делегации международного PEN-клуба.
Вечерний приём с фуршетом. Помню, как она расцвела после первого бокала вина. Вообще, по натуре она, что называется, душа компании. Я тогда записал в свой дневник: "Она хочет казаться милашкой. Опасное качество для политика".
Во второй раз я увидел её в Израиле. Я оказался от неё буквально в паре метров, когда она возникла в нашей деревушке посреди пустыни. Такие особы не путешествуют без свиты. Вокруг неё толпились сопровождающие лица – мужчины со стеклянными глазами и в дорогих пиджаках, дамы в изысканных шерстяных костюмах, в нарядах, совсем не подходящих к пустынному ландшафту. И несколько автобусов с охраной.
Шимон Перес что-то увлечённо рассказывал ей о здешних местах, по которым древние израильтяне бродили ещё четыре тысячи лет назад. Она же стояла в своём обычном пиджаке, брюках и тёмных ботинках, слегка припорошенных светлым песком пустыни. Стояла рядом с матёрым политиком – в позе ученицы, которая жаждет новых знаний. И я вдруг разгадал секрет её карьерного успеха – она просто умеет льстить сильным мира сего, умеет внушать им чувство собственной важности.
Потом она стояла у могилы Бен-Гуриона со скорбно склонённой головой, пальцы ромбиком, бормоча что-то про себя – в позе краткой молитвы.
С тех пор прошло больше десяти лет. Тогда она произвела на меня (и на многих, многих других) хорошее впечатление. Она излучала какую-то рассудительность и благоразумие. Сегодняшние СМИ называют это "владением ситуацией". Она, мол, продумывает свои решения "на много ходов вперёд", опираясь на некие неочевидные простым смертным умозаключения. Как говорится, дождитесь конца представления. Похоже, уже дождались. Ведь только сегодня, наблюдая за растущим валом проблем, её избиратели и сторонники осознали, что обходительная уравновешенность, считавшаяся признаком спокойной силы, на самом деле – симптом летаргии.
Всего лишь десять лет назад мир был ещё в полном порядке: немецкая экономика процветала, демократия казалась незыблемой, а Евросоюз – многообещающим прорывом. Салафисты, неонацисты и левые боевики старались хотя бы держаться в тени, а слово "еврей" ещё не было привычным ругательством в немецких школах.
Что же случилось с Германией?
В течение первых двух десятилетий после объединения Германия представляла собой страну надежды. Она была символом победы демократии и западных ценностей над тёмными силами тоталитаризма. Со всего мира в ФРГ съезжались желающие увидеть это чудо собственными глазами.
В 2006 году, спустя десяток лет после моего отъезда, я снова побывал в Берлине и получил неожиданно сильные впечатления: казалось, страна избавилась от своего тёмного прошлого и уверенно шагала в действительно светлое будущее.
Сегодня та же самая Германия являет собой яркий пример того, как мощное и богатое государство превратилось в безвольную и беззащитную жертву. Беззащитную как снаружи, так и изнутри.
Административный бардак, атрофированное восприятие опасностей, отсутствие механизмов защиты от антидемократических проявлений, явно недееспособная юстиция, парализованная кадровым голодом и внутренним раздраем полиция, разваливающаяся инфраструктура. В некоторых, прежде всего, в красно-зелёных землях, толком не работает уже и почта!
Что же произошло с Германией за полтора десятка лет? На этот вопрос никто не может дать внятного ответа. Здесь, в Израиле, мои соседи, возвращающиеся из поездок в Берлин или Мюнхен, озадаченно спрашивают, чем я могу объяснить столь стремительную деградацию и атмосферу безысходности в некогда процветающем государстве. На это я вынужден лишь разводить руками.
Способна ли негативная энергия всего лишь одного человека парализовать целую страну? Видимо да, во всяком случае, если речь идёт о "самой влиятельной женщине планеты" или, по крайне мере, Европы, а также о таком покорном властям народе, как немцы.
Где-нибудь в другом месте о ней хотя бы рассказывали анекдоты, но в Германии она воспринимается буквально как воплощённая неотвратимость рока.
Было бы нечестно обвинять во всём только её, но и освободить ведущего политика от ответственности за происходящее также невозможно.
Юлиан Райхельт, шеф-редактор "Бильда", в двух своих захватывающих статьях рассказал о крупнейших ошибках, роковых просчётах, упущенных возможностях и хронической лживости её внешней политики. А ведь внешняя политика – это всего лишь малая часть проблемы.
Показательно, что за время её руководства немецкая демократия атрофировалась настолько, что изо всех крупных СМИ только "Бильд" решился на критический анализ её деятельности. Все прочие когда-то бесстрашные издания и телеканалы охватило смертельное малодушие подельников, заведомо благословляющих любые действия правительства.
Страх перед открытым словом обрёл абсолютную силу
Но и от неё мы не дождёмся ясности. Её стремление избегать обязывающих формулировок свидетельствует о глубоко укоренившимся оппортунизме. Она не склонна отвечать за свои слова. Она предаёт друзей. Она отказывается от своих обещаний. Мы уже свыклись с её монотонной гипнотизирующей манерой выступлений, с её зализанными выражениями, с её искусством многозначительной малосодержательности.
Неудивительно, что именно при её правлении страх перед открытым словом вновь обрёл свою силу. Но изменение привычек общения имеет и обратный психологический эффект – человек, постоянно фильтрующий "неправильные" слова, со временем начинает отгонять от себя и "неправильные" мысли.
Такие добродетели, как гражданское мужество или открытость мнений требуют внешней подпитки. Под её властью развитие пошло в обратном направлении: мотивацию получили лицемеры и доносчики. Несогласным же, в том числе и высокопоставленным строптивцам (Саррацин или Маассен), устраиваются демонстративные порки. А страх тем временем въедается всё глубже, уничтожая свободу творчества и инновационный потенциал страны, что влечёт за собой катастрофические последствия для народного образования, науки и экономики.
Она вновь внедрила в народ мышление по типу "свой-чужой". А свобода мнений выродилась в противостояние официальных трактовок событий (которым мало кто действительно верит) с "кухонными разговорами", которым всё сложнее пробиваться в информационное поле из-за усиливающейся цензуры.
Направление развития очевидно – вперёд к прошлому. Ничего нового она не придумала. Это всё те же старые правила игры в новой обёртке. Вообще, она – живое воплощение серости, унылости, безуспешности и неудачи.
В истории были властители, которых последующие поколения упрекали за бездействие. Но были и такие, кому за фатальное бездействие выносили фатальные приговоры.
Она уже давно не в состоянии руководить и принимать решения. Она будто не замечает, как углубляется идеологизация государственных структур, как потрошатся социальные и пенсионные системы, как растёт уличная преступность, как исламизируются школы.
Она вручает внешнюю политику страны в руки закоренелых антисемитов, которые пытаются неуклюже утвердиться в роли политиков, раздавая деньги налогоплательщиков коррумпированным ближневосточным режимам и просто террористам.
И что самое важное – она абсолютно невосприимчива к критике. Сформировавшись в герметичной пробирке восточногерманского комсомола и продолжив своё развитие сначала в закрытой государственной лаборатории социалистической ГДР, а потом в партийном аппарате ХДС, она прекрасно овладела мастерством захвата и удержания власти в замкнутой системе.
И пока такая система существует, ей нет никакой нужды беспокоиться о том, что происходит снаружи. Даже если бы её взялся описывать беспощадно ироничный Вольтер, страстный Савонарола или сатиричный Даниель Дефо, максимум, на что они бы могли рассчитывать в ответ – на её безразлично-вымученную улыбку.
За слишком долгие годы её правления случилось много того, что уже невозможно исправить. Именно так, безвозвратно, ангел смерти превращает всё живое в мёртвое, надежду – в безысходность, цветущую землю – в пустыню.
И хотя этот мистический образ подсознательно ассоциируется с существом мужского пола, реалии сегодняшней Германии наводят на мысль, что у Ангела смерти может быть и женское лицо.